Неточные совпадения
2-го сентября, ночью часа в два, задул жесточайший ветер: порывы с гор, из ущелий, были
страшные. В три часа ночи, несмотря на луну, ничего не стало видно, только блистала неяркая
молния, но без грома, или его не слыхать было за ветром.
Но, как ни усердствовал Алемпий, мы не миновали своей участи. Сначала раздались
страшные удары грома, как будто прямо над нашими головами, сопровождаемые
молнией, а за две версты от Заболотья разразился настоящий ливень.
Опять затишье, и новая
молния, и вслед за ней уже без всякого перерыва покатились
страшные громовые раскаты, точно какая-то сильная рука в клочья рвала все небо с оглушающим треском.
Как сейчас вижу: сквозь дверную щель в темноте — острый солнечный луч переламывается
молнией на полу, на стенке шкафа, выше — и вот это жестокое, сверкающее лезвие упало на запрокинутую, обнаженную шею I… и в этом для меня такое что-то
страшное, что я не выдержал, крикнул — и еще раз открыл глаза.
А потом, как это всегда бывает в сильные грозы, — наступила тяжелая, глубокая тишина; в камере сухо запахло так, как пахнут два кремня, столкнувшиеся при сильном ударе, и вдруг ярко-голубая ослепительная
молния, вместе со
страшным раскатом грома, ворвалась в карцер сквозь железные решетки, и тотчас же зазвенели и задребезжали разбитые карцерные окна, падая на глиняный пол.
В ночь на 29 июня, Петров день, над Белградом был
страшный тропический ливень с грозой. Я сидел у окна гостиничного номера и видел только одно поминутно открывающееся небо, которое бороздили зигзаги
молний. Взрывы грома заглушали шум ливня.
Между далью и правым горизонтом мигнула
молния, и так ярко, что осветила часть степи и место, где ясное небо граничило с чернотой.
Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие черные лохмотья; точно такие же лохмотья, давя друг друга, громоздились на правом и на левом горизонте. Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и не глухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто.
И эти люди, и тени вокруг костра, и темные тюки, и далекая
молния, каждую минуту сверкавшая вдали, — все теперь представлялось ему нелюдимым и
страшным.
Чтобы ускорить переезд, поднялись вверх только с полверсты, опять сели в весла и, перекрестившись, пустились на перебой поперек реки; но лишь только мы добрались до середины, как туча с неимоверной скоростью обхватила весь горизонт, почерневшее небо еще чернее отразилось в воде, стало темно, и
страшная гроза разразилась
молнией, громом и внезапной неистовой бурей.
Бывают
страшные ночи с громом,
молнией, дождем и ветром, которые в народе называют воробьиными. Одна точно такая же воробьиная ночь была и в моей личной жизни…
Впрочем, еще раз она появилась. В руках у нее был сверток — два фунта масла и два десятка яиц. И после
страшного боя я ни масла, ни яиц не взял. И очень этим гордился, вследствие юности. Но впоследствии, когда мне приходилось голодать в революционные годы, не раз вспоминал лампу-«
молнию», черные глаза и золотой кусок масла с вдавлинами от пальцев, с проступившей на нем росой.
Из ее бессвязного рассказа я понял следующее: часов в одиннадцать вечера, когда Гаврило Степаныч натирал грудь какой-то мазью, она была в кухне; послышался
страшный треск, и она в первую минуту подумала, что это валится потолок или
молния разбила дерево. Вбежав в спальню, она увидела, что Гаврило Степаныч плавал в крови на полу; он имел еще настолько силы, что рукой указал на окно и прошептал...
Грянул
страшный гром… какого Леон никогда не слыхивал; казалось, что небо над ним обрушилось и что
молния обвилась вокруг головы его.
И вот я увидал черную
молнию. Я видел, как от
молнии колыхало на востоке небо, не потухая, а все время то развертываясь, то сжимаясь, и вдруг на этом колеблющемся огнями голубом небе я с необычайной ясностью увидел мгновенную и ослепительно черную
молнию. И тотчас же вместе с ней
страшный удар грома точно разорвал пополам небо и землю и бросил меня вниз, на кочки. Очнувшись, я услышал сзади себя дрожащий, слабый голос Якова.
Я кинулся к нему на слух и при непереносимом ослепительном свете черной
молнии увидел не его, а лишь его голову и туловище, торчащие из трясины. Никогда не забуду этих выпученных, омертвелых от безумного ужаса глаз. Я никогда бы не поверил, что у человека глаза могут стать такими белыми, огромными и чудовищно
страшными.
Принял ангел благословение и покорно низринулся на
страшную и чуждую землю, сверкнув белыми одеждами. В ту ночь на земле была гроза и буря, и много людей погибло под развалинами домов, в морской пучине. И
молнии сверкали…
Так рассказывал ангел, расправляя белоснежные перышки, и ждал великой похвалы за свою чистоту и мудрую осторожность. А вместо того великим и
страшным гневом разгневался Отец и предал чистоплотного ненарушимому и вечному проклятию. Когда затихли громы слов Его и
молнии очей смягчили мало-помалу свой ужасающий блеск, перешел Всеблагий к тихой речи и сказал...
Карета въехала во двор и остановилась у подъезда. Мы вышли из нее. Дождь уже прошел. Громовая туча, сверкая
молниями и издавая сердитый ропот, спешила на северо-восток, всё более и более открывая голубое, звездное небо. Казалось, тяжело вооруженная сила, произведя опустошения и взявши
страшную дань, стремилась к новым победам… Отставшие тучки гнались за ней и спешили, словно боялись не догнать… Природа получала обратно свой мир…
— Стало быть, вы не будете смеяться… Мне вот как хотелось бы умереть. Одеться в самое дорогое, модное платье, какое я на днях видела на здешней богачке, помещице Шеффер, надеть на руки браслеты… Потом стать на самый верх Каменной Могилы и дать себя убить
молнии так, чтобы все люди видели…
Страшный гром, знаете, и конец…
Ашанин взглянул на адмирала. Тот, видимо, доволен, и глаза его, недавно
страшные, выпученные глаза, не мечут
молний, они смотрят весело и добродушно. И Володя слышит, как адмирал говорит капитану самым приветливым тоном...
Там все чаще и ярче сверкала
молния, и оттуда долетали глухие раскаты грома. Низко нависшие тучи неслись со стремительной быстротой, застилая небосклон. Стало темно, словно в сумерки. Ветер крепчал, задувая порывами
страшной силы, и волнение было громадное.
В этой борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него.
Страшное облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и
молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.
Не прошло и получаса, как с ревом, наводящим ужас, ураган напал на корвет, срывая верхушки волн и покрывая все видимое пространство вокруг седой водяной пылью. Громады волн с бешенством били корвет, вкатываясь с наветренного борта и заливая бак. Стало совсем темно. Лил
страшный ливень, сверкала ослепительная
молния, и, не переставая, грохотал гром. И вой урагана, и рев моря, и грохот — все это сливалось в каком-то леденящем кровь концерте.
К экзамену немецкого языка мы усиленно готовились, не выходя из сада — ароматного и цветущего, когда вдруг
молнией блеснуло и поразило нас
страшное известие...
Это было тяжелое мгновение! Все как будто присели или стали ниже… Во всех головах, сколько их было в суде,
молнией блеснула одна и та же
страшная, невозможная мысль, мысль о могущей быть роковой случайности, и ни один человек не рискнул и не посмел взглянуть на лицо солдата. Всякий хотел не верить своей мысли и думал, что он ослышался.
— Где она?.. Спроси-ка лучше, где
молния, когда она уж блеснула. Я видел только огненный взгляд ее черных, итальянских очей, и… боюсь… не было б грозы. Так скоро забыть
страшную заповедь отца!.. Долго ль до беды?.. Одиночество… прекрасный молодой человек, в таком близком соседстве… девическое сердце… Ох, ох, синьора Анастасия, боюсь за тебя! Нет, боялся бы, хотел я сказать, если бы не уверен был в моем молодом друге.
Сверкнула
молния, и при свете ее Суворов увидал лишь двух казаков, еле выбирающихся из болота, проводника же не было.
Страшный удар грома раскатился по лесу. Суворов и оба казака истово перекрестились.
Потом началась гроза; гром и
молния были
страшные.
Платонида Андреевна дрожала: в ушах ее раздавались резкие, свистящие звуки, как будто над самою ее головою быстро проносилась бесчисленная стая куропаток; крыши и стены зданий разрушались, кровь, острог,
страшное бесчеловечное наказание, вечная каторга — все разом, как
молния, пронеслось пред мысленными очами вдовы, еще так недавно мечтавшей о жизни, и заставило ее встрепенуться с отчаянной энергией.
Платонида Андревна дрожала: в ушах ее раздавались резкие, свистящие звуки, как будто над самою ее головою быстро проносилась бесчисленная стая куропаток; крыши и стены зданий шатались, и откуда-то капала кровь; острог,
страшное, бесчеловечное наказание, вечная каторга — все разом, как
молния, пронеслось пред мысленными очами вдовы, еще так недавно мечтавшей о жизни, и заставило ее встрепенуться с отчаянной энергией.
О, если бы знала эта женщина, что делают со мной ее слова! Если бы рог архангела, зовущего на
Страшный суд, зазвучал над самым ухом моим, он не испугал бы меня так: что значит для смелого слуха рев трубы, зовущей к борьбе и состязанию. Воистину бездна раскрылась под ногами моими, и, точно ослепленный
молнией, точно ударом оглушенный, я закричал в диком и непонятном восторге...